«И что делать?» — мне стало интересно, даже лёгкая ломота в висках отступила.
«Так нельзя! Надо сообщить, кому следует!»
«Кому следует? Что-то я сомневаюсь, что Кабуки набирал учеников с закрытыми глазами и ушами. Совершенно точно наоборот. Да и у самого директора академии нимба над головой я что-то не видел. Выкупить холд, вбухать столько денег в свой образовательный проект — он ведь откуда-то взял все эти средства. Что, прямо честно заработал?»
«Всё равно, надо что-то делать!» — словно пластинка заезженная.
«Я и собираюсь делать, то есть мы — собираемся. Получит Куроцуки свою магию — и успокоится… Я надеюсь. Хотя бы на время.»
«Так нельзя! Ты не можешь решать за других!»
Что?
— Ты не можешь решать за других, ты понял, Дима?! — мать, непривычно молодая и высокая, строго смотрела на меня сверху вниз. И это было… Нет, не то, чтобы именно страшно. «Я-сделал-плохо» — странное и иррациональное для меня-семнадцатилетнего чувство для меня-пятилетнего было в тот момент всеобъемлющим и очень, очень неприятным.
Я узнал место и время — детский сад недалеко от родительского дома, начало июня 2005 года. В тот день я обнаружил, что дверь в подвал здания сада толком не запирается: взрослые просто продевали навесной замок в дужки, не защёлкивая механизм. Дальше всё было делом техники: достаточно прочная ветка, немного терпения и картонная коробка, которую повариха с кухни поленилась дотащить до контейнера с мусором и просто выставила за дверь чёрного хода. Чёрт, и ведь сообразил же как-то, что если просто сковырнуть железяку с дужек, звяк будет на весь двор и привлечёт уткнувшуюся в телефон воспитательницу! Несколько попыток — и путь в таинственную тьму открыт.
— Понял, — прошептал я-пятилетний, но мать, кажется, не услышала. Рядом стояла воспитательница — тогда я практически не обращал на неё внимания, а сейчас рассмотрел: бледная, косметика смазана, лицо всё ещё перепуганное. Да и сама не слишком чистая — тоже лазила в подвал. Разумеется, сделав потрясающее открытие, я незамедлительно поделился им с друзьями. О, у меня в детском саду были друзья — несколько парней и даже одна девочка, «самая нормальная» на мою тогдашнюю оценку. Разумеется, какой нормальный пятилетний ребёнок устоит против исследования Всегда Закрытого Темного Подвала, Куда Нельзя Заходить? Мне вот тоже было любопытно, но не так сильно: основной кайф был найти лазейку, а вот пользоваться? Да ну, ещё заругают. И мама волноваться будет.
Отсутствие детей заметили не сразу. И не сразу связали с приоткрытой дверью в подвал, рядом с которой валялся замок: коробку-аммортизатор я дисциплинированно оттащил назад. Потому что мусорить плохо. Я вообще был на диво послушным и «правильным» ребёнком, оказывается. Ну а нахождение дыр в заборах и прочих интересных вещей вроде места для подкопа — это же не запрещённое действие, если возможностями не пользоваться. Зато можно похвастаться: я крутой! Нет, мне потом каждый раз попадало — в пять лет с конспирологией плохо, и нарушители обычно прекрасно помнили, кто им раскрыл глаза на возможность ещё одной очень весёлой шалости. Меня ругали — не особо сильно, я же как бы был не виноват в основном «преступлении». И мать обычно становилась на мою сторону — нечего наговаривать на ребёнка, он-то никуда не влез. Я честно обещал «больше так не делать» — и не делал. Не повторялся, в смысле. Но в этот раз, похоже, перешёл некую черту.
Не знаю, что там произошло, в подвале, но, видимо, действительно что-то серьёзное, возможно опасное. Может, он был каким-то особо большим и соединялся через тепловой коллектор с соседними — я читал, так иногда делали. Или кого-то из отважных покорителей подземелий укусила крыса. Или ещё чего нехорошего произошло — в темноте и взрослый человек рискует на ровном месте упасть и расшибиться. Собственно, это был мой последний день в этом детском саду: родители поспешно увезли меня на дачу, а там я наткнулся на зеркало-артефакт. И всеми силами попытался забыть жутчайший разнос, устроенный родительницей — тем более, новых впечатлений хватало. И даже забыл — в том возрасте новые впечатления легко застилают старые. Не забыл только очередное данное обещание: не решать за других.
Родители по возвращении в Москву определили меня в «подготовительную дневную группу» — что-то вроде частного детсада для пяти-шестилеток, где «готовили к школе». Реально, кстати, готовили — научили читать и немного считать. Вот научить лепить, рисовать и привить чувство ритма не смогли. Потом первый класс — и жизнь пошла по накатанной. По крайней мере, так казалось со стороны.
У меня больше не было друзей. Я искренне считал это собственным решением и не пытался ни с кем сблизиться. Зачем? Поговорить мне всегда хватало Ми, которая меня всегда понимала. Одноклассников можно было назвать приятелями разве что с огромным скрипом, хотя они, наверное, считали по-другому. Если бы не рефлекторный шарм суккуб, который я столь же рефлекторно переизлучал, быть мне отверженным и забитым «ботаном», а так ко мне все хорошо относились, и ученики, и учителя. За других я больше никогда не решал — только за себя и за Ми, которая тоже почти-я. Необходимость в каких-то неформальных социальных связях кроме подруги-демонессы я осознал только в университете, в начале второго семестра. Но, как выяснилось, от полученного в детстве внушения так и не избавился.
Я открыл глаза и с удивлением провёл рукой по лбу, слегка дрожащей рукой стирая крупные капли пота. Вот это экскурс в глубины памяти, мать его. Или, скорее, мать мою. Удружила, мама, ничего не скажешь. И ведь от чистого сердца хотела, как лучше, а у меня комплекс на всю жизнь… И некого винить. Некого…